Спустя полгода я возвращаюсь к запискам про Азоры. Всё это было написано ещё во время поездки. Осталось только добавить фотографии.
Pilar da Bretanha — не слишком старая деревня: муниципальный совет появился в 2002 году, живут здесь около 600 человек. Через центр трижды в день (в выходные — всего единожды) проезжает автобус; ещё пару автобусов можно поймать на остановке у шоссе чуть выше. Здесь есть школа, кладбище, церковь, две или три автобусные остановки (обозначена только одна) и два бара. Один из них вечно закрыт, а второй…
Я заглянул туда от голода: Рита и Диниш готовят картофельные запеканки из рыбы и супы из рыбы, и дома я только завтракаю. Завтракаю почти только хлебом. В жизни не ел столько хлеба. Между прочим, хлеб здесь невероятно вкусный, особенно massa, большой, круглый, рыхлый, сладкий хлеб. Не хлеб, не pão, поправляют меня, а именно massa, Massa Sovada. Выпечка неплоха, а вот тортов и пирожных не слишком много: в ресторанах предлагают разные вариации cookie cake, слоёных тортов, где между кремовыми прослойками уложены печенья. Эти торты красиво выглядят, но на вкус — ничего особенного. В Понта-Делгаде есть несколько приличных кондитерских, но вообще за сладким нужно ехать в Лиссабон.
Бар в Пилар — это комната с пластиковыми столами и стульями, грязные стены, автомат с каким-то пойлом, который не отпускает товар, если хорошенько не вмазать; посетители — несколько смуглых фермеров, которые просиживают у входа, кажется, круглые сутки. Бармен — седой мужчина лет пятидесяти — не говорит по-английски, но предлагает пройти за стойку и осмотреть ассортимент. В холодильнике — пара видов пива, сладкие напитки с соком и газировка; за стеклом — нечищеный арахис и шоколадные батончики (3 вида). В соседнем холодильнике — мороженое (1 вид). На стене — бутылки с напитками покрепче. Если здесь есть из чего выбирать, так между сортами виски.
Я не понимаю ни слова из местных разговоров — уже много лет хочу начать учить португальский, но ленюсь, хотя возможностей было предостаточно. Наверное, мог бы услышать много хороших историй. Пока просто смотрю. Но какое мне дело до радостей и бедствий человеческих? Даже если бы я мог их понять, зачем кому-то ими со мной делиться?
Дома здесь одноэтажные, чаще всего они сложены из чёрных вулканических камней, отштукатуренных и покрытых белой краской. Некоторые дома выкрашены в жёлтый и оранжевый, но это редкость. Чаще красят створы окон: в розовый, жёлтый или чёрный. Ярко-белые церкви в центрах деревень будто построены по типовому проекту — одна башня с крышей, другая без; но есть ощущение, что прихожан в здешних церквях мало. В Моштейруше двери храма открыты, а звоном колокола отмеряют часы. В Пилар в колокол не звонят, а церковь, насколько я мог судить, никогда не работает.
В доме у начальной школы Пилар — злющая собака на цепи. Собаки есть почти в каждом доме. У Розы и Диниша — сразу две, чёрный сторожевой Тоби и белая домашняя Анабита. Оба пса начали меня узнавать, когда я был в доме, но стоило зайти снаружи — и они рычали на меня, как на врага. Дома не запирают даже на ночь, калитка — чистая формальность. О преступности в Бретанье, кажется, не слышали. Ни разу, даже в Понта-Делгаде, я не видел на улицах полиции — если не считать постовых, которые ограждали набережную на время военного парада.
Пилар отделяют от океана отвесные скалы высотой метров триста. К скалам уходят длинные поля, разделённые полосами трёхметрового тростника. В конце каждого поля, там, где начинается обрыв — такие же заросли. Видимо, чтобы скотина не упала.
Чуть выше деревни проложено шоссе, ещё выше на крутых склонах гор — пастбища. Коровы забредают настолько высоко на холмы, насколько могут. Кроме коров, здесь держат кур. Петухи начинают петь часа в четыре, эти песни похожи на собачье тявканье и легко могут разбудить. Петухи небольшие, бурые, куры мелкие и чёрные. Почти как в Китае.
От дома Риты и Диниша склон уходит вниз, к центру Пилар, к церкви, а затем к обрыву. В первом посте есть фотография вида из дома, где я жил, но она не передаёт ощущения, которое испытываешь вживую: того, что океан вздымается выше горизонта, как огромный выгнутый холм.
А звёзды! Звёзды божественны; на шоссе и в центре Пилар есть уличное освещение, так что идеальной темноты, как на Сейшелах и в Нью-Гэмпшире, у дома не найти, но в ясные ночи виден Млечный путь и тысячи, тысячи звёзд.
Вокруг Пилар, кроме собственно Бретаньи, находится Аджуда, Ремедиос и Жао Бом. Последовательность Ремедиос-Пилар (Remedios читается с «с» на конце, а не «ш», как почти во всех других словах на s) наводит на мысли о романе Габриэля Гарсия Маркеса «Сто лет одиночества», где оба слова использовались как имена героинь. Я спросил Джессику, и она сказала, что если Пилар ещё можно представить себе в качестве имени, то Ремедиос — нет, это не по-португальски. Бретанья — женское имя, аналог Бриттани, Аджуда — это «помощь» , тоже редкое испанское имя, Ремедиош — исцеление, Пилар — колонна, опора; а Жао Бом, самый восточный из всех, переводится как «Добрый Жао». Возможно, все эти женщины поддерживали Жао на плаву, потому он и сделался таким добряком.
Я всё равно не дочитал «100 лет одиночества» до конца: это была моя излюбленная аудиокнига для засыпания в бессонные зимние ночи, так что я знаю только начало этой книги. И самый конец, под который я просыпался по утрам.
Я дописывал этот текст в воздухе над Бискайским заливом, за окнами видны горы Страны Басков. После ночи, которую я проведу в Германии, я отправлюсь в Москву.
Я вернусь, когда выучу язык.
