Диалоги о кино: «Молчание»

«Молчание» (Silence), Мартин Скорсезе, 2016

Иногда лучше поговорить о фильме с друзьями, чем писать рецензию в одиночестве. Это мой первый такого рода опыт. Едва ли последний!

Я — Александр Залесский, дизайнер игр, начинающий сценарист и давний любитель смотреть всё, что попадается под руку. Мои собеседницы — Мария Морозова, режиссёр и продюсер, и Татьяна Шохова, сценарист («Восьмидесятые»). В диалоге есть спойлеры.

Мария Морозова: Тань, я помню, ты сказала, когда из зала выходили, — «Отмучились».
Татьяна Шохова: Сказала — это было испытание.
Мария: Точно. Фильм-испытание.

Часть первая: Испытание

Татьяна: Начиналось всё неплохо. Фильм очень красивый, неспешный. У него своя атмосфера, она сразу чувствуется.
Мария: Да, но затянули метания героя и кульминацию.
Татьяна: Eсли бы это все было рассказано компактней, если бы была собственно драматургия человеческая, не было бы так скучно. Фильм ведь по теме и красоте нечеловеческий. Замах-то каков!
Мария: Замах огромный, но разве Скорсезе справился?..
Александр Залесский: В западных рецензиях упоминают, что фильм намеренно затянут. Зрителей не то чтобы истязают намеренно, но усложняют восприятие.
Мария: Потому что тема такая.
Татьяна: Маш, над нами, оказывается, эксперимент проводили.
Александр: А постоянные повторы и прогрессия мучений — сродни религиозному опыту или житию мученика.
Мария: Главный герой здесь — Родригес (Себастьян Родригес, иезуит, герой Эндрю Гарфилда — А.З.), но у меня почему-то совсем не было к нему сопереживания. Может быть, из-за его излишней фанатичности. А тепла нет, потому что не хватает юмора. Самоиронии.
Татьяна: Согласна с Машей. Фильм вызывает восхищение. Любопытство. Но тепла нет. Кино получилось красивое и холодное, как змея.
Мария: Кстати, второй, Гаррпе (герой Адама Драйвера), мне был изначально приятнее. Он и шутил, и был не так однозначно настроен, — но когда дошло до дела, он сделал выбор без страха и сомнений.

Часть вторая: Вера

Татьяна: В «Молчании» встречаются христиане с Запада и христиане с Востока. Ранние христиане шли на смерть с радостью. Они искали ее. Они были совершенно уверены, что попадут в рай, если будут убиты. Они приходили к римскому прокуратору и просили расправиться с ними за то, что они — христиане. И их бросали ко львам. Христианство в Европе XVII века уже не имело с этим ничего общего. Оно стало иерархичным, стало системой. На Востоке христианство только приживалось, и верующие там вели себя как первые христиане на Западе. Маша, помнишь, как японцы со светлыми лицами говорили, что попадут в рай? У иезуитов это вызывало ошеломление.
Мария: Тут даже не про этапы, а про культурные и религиозные отличия. Японцы тоже верят, но совсем по-другому.
Александр: Да, крестите моего младенца и он сразу попадёт в рай.
Мария: Мы до сих пор в это верим, разве нет?
Татьяна: Современные христиане не ищут ради этого смерти. А в древности — искали.
Александр: Речь в фильме ещё и о том, что христианские доктрины без проповедников искажались неузнаваемо. И потомки этих людей до XX века жили в изоляции от христианского мира. Их верования были крайне необычными.
Мария: Для меня «Молчание» не про религию и не про христианство, а про здравый смысл. Родригес исходит из здравого смысла: зачем идти на смерть, если умру не только я, но и остальные христиане? И японцы исходят из здравого смысла: зачем менять религию, когда своя хороша?
Татьяна: Мне кажется, иезуиты не выдержали безрассудства японцев-христиан. Чтобы спасти японцев — это очень по-человечески — один пожертвовал жизнью, другой пожертвовал верой… хотя нет, не верой, Родригес отрёкся только внешне.
Мария: Зато инквизитору и его людям свойственен холодный расчёт. Они отстаивают свою веру и свой уклад, закон и порядок.

Александр: Скорсезе показывает японцев крайне жестокими. Пытки, казни, манипуляции, предательство, слежка. Превратили страну в Гестапо. Он не упоминает при этом восстание христиан, после которого и начались гонения. Инквизитор в результате не вызывает ни малейшего сочувствия.
Мария: Из-за жестокости? Он отстаивал религию своей страны. Европейские инквизиторы были не менее жестокими.
Татьяна: Христианами в Японии становились прежде всего беднейшие. У них не было надежды на лучшую жизнь.
Александр: Но богатые христиане тоже были, просто богатство возрастало к центру страны. Христиане на островах и на дальней юго-западной окраине выжили в основном из-за труднодоступности. Разреженное население, бедность. Невнимание властей. Их же были сотни тысяч (эта цифра упомянута Родригесом в фильме, и она достоверна).
Татьяна: Христианство распространялось, потому что оно предлагало людям революционные на тот момент ценности. Люди начинали ощущать себя людьми. Ничто прежде не давало им этого чувства. А состоятельные люди переметнулись из-за потери веры в правящий класс.
Мария: Они наконец-то почувствовали внимание к себе. Это трогательный момент. Пожалуй, единственный. А вот было бы их побольше…
Татьяна: Да, это очень человечный момент.
Мария: Очень тонкий и очень христианский.
Татьяна: Акценты всё же были не на взаимодействии людей, а на отношениях Бога и человека. Отсюда недостаток теплоты.

Александр: А что насчёт предателя? Кичиджиро?
Мария: Он грешил и каялся. Понял основной принцип. Что на самом деле можно всё.
Татьяна: Этот Кичиджиро просек фишку. Очень современный персонаж.
Александр: Зал смеялся при его четвёртом появлении — пожалуй, с ним связаны все комичные моменты «Молчания». Но в то же время в финале Кичиджиро и Родригес меняются ролями. Кичиджиро, предавая многократно, сохраняет некую веру. А Родригес остаётся пустой оболочкой после того, как слышит «Глас Господа».
Мария: Родригес как был гордецом, так и остался. Хотел стать святым, но не получилось.
Татьяна: У Гарфилда психофизика такая. У него лицо гордеца, он подавляет своего персонажа.
Александр: Гарфилд и нужен был, чтобы воплотить наивность, детское начало. Добродушие и непосредственность. Вы не думаете, что если б Эндрю Гарфилда и Адама Драйвера поменять местами, фильм бы стал убедительнее?
Татьяна: Возможно. Драйвер теплее.
Александр: Кстати, Драйвер довольно равнодушно отзывался об этом фильме. Сейчас попробую найти, где это было.

Майкл О’Салливан: Ваш отчим — проповедник, и вы выросли в баптистской вере. Как смена ваших религиозных взглядов сказалась на вашей работе в “Молчании”?

Адам Драйвер: В отличии от поэзии, Библию я знаю отлично — знакомы мне и сомнения о вере, чувство вины за эти сомнения. Но я не религиозный человек. Я вырос в религиозной семье, но не стал верующим. Не осуждаю тех, кто верит, потому что религия приносит в мир добро. Во всяком случае, может приносить. Для меня религия в “Молчании” как поэзия в “Патерсоне”. То и другое может стать заменой любого жизненного пути, который вы выбираете. — Washington Post, 29 декабря 2016 года

Часть третья: Смирение

Татьяна: Кстати, когда Бог заговорил реально с Родригесом, я испытала разочарование.
Мария: Да, унылый прием.
Татьяна: Тот же эффект, что и с Волан-де-Мортом. Когда о нем только говорили, он был страшен. Когда появился — стал смешным. Говорящий Бог недоумение вызвал.
Александр: Да, я очень ждал, что Бог всё-таки останется молчаливым. А так — слишком громко.
Мария: Выходит, Родригес выполнял волю Господню?
Татьяна: Да, он получил от Бога разрешение предать и отречься. И Бог разрешил. Человеческий выбор — это то, что Господь дал людям. А Родригес ничего не выбрал. Если бы Бог молчал, а Родригес выбрал бы сам, это был бы разрыв. Я реально не дышала до тех пор, пока боженька не заговорил. Слили сильный момент.
Александр: Христиане шли на предательство ради Родригеса неохотно, даже если он им разрешал. Или они не считали, что Господь говорит его устами?..
Татьяна: Потому что они в рай хотели. Им его разрешение не сдалось. Потому и неохотно.

Александр: Какие у вас ощущения от середины фильма, где Родригес сталкивается с инквизитором и Феррейрой? Мне они показались самыми полновесными, несмотря на отсутствие действия, путешествий и знаковых событий. Я ждал появления Феррейры, не понимал, что с ним произошло.
Татьяна: Родригес отчаянно пытался разглядеть, как Феррейру заставили отречься. Не хотел признать, что наставник отрёкся добровольно.
Александр: И всё же прошло много времени перед тем, как он услышал голос Бога. Он сопротивлялся. И Феррейру выдержал, и инквизитора, и пытки христиан, и Кичиджиро. А голос — уже нет. Но это же его внутренний голос…
Татьяна: Неясно — внутренний или нет.
Мария: Конечно, он же верил, что все делает правильно, что попасть к Богу можно только через страдание и мученичество. А голос явно не внутренний. Иначе он был услышал его уже сотню раз.
Александр: Но это был критический момент. И он этого голоса отчаянно ждал.
Татьяна: И дождался.
Александр: Если это голос Бога — и если Родригес считал этот голос голосом Бога — то как случилось, что он дальше вёл такую опустошённую жизнь? Почему воля Бога достала из него душу?
Татьяна: Я бы не сказала, что он опустошён. Была тоска. Он хотел своей первоначальной чистоты. А жить в чистоте душевной уже не мог.
Мария: Он продолжал тихо верить. Принять мученичество — подвиг. Родригес на него не пошёл, но меньшим мучеником от этого не стал.
Татьяна: Есть некая корреляция с Христом. Тот себя отдал ради людей. Родригес тоже отдал. Не тело, правда, душу.
Мария: И это делает его более человечным и понятным, но катарсиса я не испытала, мне как раз показалось, что осталась у него некая неудовлетворенность. Он себя в жертву не принес, как ни старался. А веру не утратил, чтобы замаливать грех и тем самым обеспечить себе место в раю. Но, может, это мой цинизм говорит!
Александр: Он многократно повторял отречение. Искал христианские поделки в товарах голландских купцов. Он, может, даже не продолжал «верить тихо», судя по столкновению последнему с Кичиджиро.
Татьяна: Он должен был притворяться. Жил, будто не верит, но продолжал верить. Это был его крест. Жертва. Он и жену свою обратил, она же ему крестик сунула в погребальную бочку. То есть проповедовал потихоньку.
Александр: Но это разве не пустота? Зачем он вообще жил?
Татьяна: Это и есть христианское смирение. Он смирился, потому что Богу так надо было. Бог попросил. Родригесу было тяжело как человеку, и он здесь больший герой, чем Гаррпе. Гаррпе умер — и всё; а этот бедняга мучился.
Александр: А где допустимая грань такого смирения? Что нельзя совершать в такой ситуации? Если бы от него потребовали убийства христиан, он бы это сделал — гипотетически?
Татьяна: Зачем задавать такой вопрос? Не потребовали же. И вопрос в личности Бога. Господь всемилостив.
Александр: Но предательство символа веры разве не грех? Супружество для человека, который дал обет о том, чтобы не вступать в брак.
Татьяна: Тут два греха на весах — символ и жизнь человеческая. Бог сказал, что жизнь дороже, чем символ. Христианство ведь изначально на спасение людей направлено, а не на поклонение чему-то или кому-то. То же и про супружество можно сказать. Это задание Бога.

Молчание Скорсезе кадры

Conclusão

Мария: Саша, подводи итоги!
Александр: Было более хаотично, чем я предполагал, но тем интереснее! Не представляю, как это собрать в один пост.
Мария: Думаю, чтобы было не так хаотично, надо было тебе быть полноценным интервьюером. Задавать вопросы конкретные.
Александр: В следующий раз попробую быть интервьюером. Или гласом Господа. А что касается фильма… я не воспринял его как художественное откровение, но тема любопытная и противоречивая.
Мария: Фильм сложный, нужный (кто в наше время снимает о Боге?), но не шедевр. У меня перед глазами «Слово» Дрейера — как идеальный способ говорить о Боге без морализаторства и пафоса. В «Молчании» того и другого слишком много.