В истории с московскими выборами остаётся множество вопросов, на которые нет ответа. Один из них состоит в том, что случилось бы, если фальсификации действительно были бы массовыми.
8 сентября в большинстве районов города голоса или не воровали вовсе, или воровали не слишком заметно. По соседству, в Московской области, жулики действовали гораздо грубее: события в городе Видное служат примером того, как даже множество наблюдателей при деятельном участии оппозиционного кандидата физически не в силах противостоять фальсификациям.
Там, где у комиссий нет злой воли, а есть лишь указания начальства, само присутствие наблюдателей даёт избирательной комиссии возможность сказать: «Мы бы выполнили ваши указания и исказили проценты, но за нами следили. Что мы могли сделать?» В других случаях наблюдатели могут столкнуться с противодействием комиссии, и тогда потребуется вмешательство вышестоящей избирательной комиссии и полиции. Но ни те, ни другие не заинтересованы в скандалах и шуме. Ни те, ни другие не заинтересованы в том, чтобы жалобы на ход выборов были зафиксированы.
Будучи наблюдателем в территориальной избирательной комиссии (ТИК) района Алексеевский, в составе мобильной группы я объездил почти все участки нашего района. Мы выявили несколько серьёзных нарушений правил проведения голосования на дому. Процент голосов за кандидата от власти на выездном голосовании намного выше среднего из-за того, что голосование фактически не является тайным. Многие, конечно, голосуют искренне: пенсионерка в нашем районе проголосовала дома за Собянина и перекрестила урну, желая ему победы.
На одном из участков по нашей жалобе была аннулирована урна с бюллетенями на выездном голосовании. На ещё одном участке мы написали похожую жалобу о неверно оформленном реестре голосования на дому. В ответ председатель комиссии вызвала председателя ТИК на участок, чтобы разобраться в ситуации. Вместе с ней приехал глава управы.
Глава управы и глава ТИК пристыдили нас за то, что мы жалуемся ради отчётности за количество жалоб, которая якобы есть у оппозиционных наблюдателей (это ложь) и ради финансового вознаграждения мешаем работе комиссии (что тоже неправда). По их словам, количество жалоб составляет существенную информацию для префектур. Таким образом, в других районах, где допускали фальсификации, жалоб может не быть, а в их районе — будут, и члены комиссий понесут наказание в виде лишения, допустим, премий (в то время как у реальных фальсификаторов всё будет в порядке). Нарушение было несущественным, поэтому жалобу мы отозвали.
Кроме аннулирования урны, мы участвовали в подаче ещё одной жалобы: добились отстранения члена УИК за то, что она выдала бюллетень по доверенности. Выдала, правда, по распоряжению собственного руководства. Отстранённая была очень рада — рабочий день окончен, можно идти домой.
В конце дня мы с удивлением обнаружили, что ни одна наша жалоба не была зарегистрирована в протоколах, пришедших с участков в ТИК. На результаты голосования это никак не повлияло: итоги подсчёта полностью совпали с подсчётами наблюдателей. Председатель ТИК настаивала, что регистрировать надо только жалобы, оставшиеся без удовлетворения, что не соответствует действительности (Избирательный кодекс Москвы, ст. 72, п. 25 и п. 30). В УИКах никто из наблюдателей не заметил ошибки, да и нарушение было скорее формальным. Но можно быть уверенным, что при подаче существенных жалоб их скрывали бы ещё тщательнее.
У принятых в избиркомах палочной системы одна цель: сократить число жалоб, а если они есть, максимально отсрочить их рассмотрение. Комиссии надеются на то, что или наблюдатели перестанут упрямствовать, или, если они слишком принципиальны, дело рассмотрят вышестоящие комиссии и суд.
В теории перспектива суда должна мотивировать избиркомы действовать по закону.
Но этого не происходит. Любая формальная мелочь в оформлении протокола, которую допустила комиссия, трактуется судом против наблюдателей. Даже если всё оформлено правильно, протоколы могут объявить «тренировочными», как это случилось на одном из наших участков на думских выборах 2011 года. Прецеденты объявления результатов голосования недействительными по решению суда в России редки.
Там, где суды зависимы от исполнительной власти, идеально честных выборов быть не может. Потому в Москву в день выборов свозили военных, а на каждой центральной улице появились автозаки: у избирателей, лишённых законного пути достижения справедливости, остаются лишь противозаконные.
О чём это говорит?
Первое. Наблюдение на выборах очень важно. Наблюдатели реально влияют на результат, они способны превратить ненастоящие выборы в настоящие.
Второе. Обжалование итогов голосования после выборов у нас в стране сейчас невозможно. Побеждать придётся в условиях, когда фальсификации являются одним из факторов волеизъявления. То есть ставить целью набирать на 5%, 10% больше, чем необходимо для победы или для выхода во второй тур. Или быть готовым к тому, что на пропорциональных выборах будут украдены 10-20% голосов, поданных за партию (если число голосов невелико, эта доля может быть ещё выше). Украденные проценты придётся компенсировать честным голосованием: привлекать сторонников и использовать все доступные средства агитации. Кампания Навального показала, что это возможно.
И последнее: те, кто призывают к бойкоту выборов, сознательно или невольно служат интересам «Единой России». Уменьшение явки играет на руку кандидатам от власти и фальсификаторам выборов — и никому больше.